Летняя рапсодия - Страница 5

— Мебель все еще на чердаке… и старая коляска тоже. Но, наверно, все покрыто пылью. У меня не нашлось времени почистить чердак в этом году, а горничная не смогла бы вскарабкаться наверх по узкой крутой лестнице.

— Так где же ключ?

— На полочке возле двери. — Она повернулась к нему. — Ты собираешься залезть на чердак сегодня? Имей в виду, что сначала все нужно проветрить и вымыть, сегодня вечером ребенка в кроватку класть не годится.

Он потер затылок, и впервые за целый день она заметила, какое осунувшееся у него лицо и какие усталые глаза. Если бы не его враждебность и высокомерие, может быть, она бы и посочувствовала ему…

— Что ж, ты права, — сказал Люк. — Тогда утром.

— Где же ты уложишь малыша?

— Он может поспать со мной.

Повезло малышу! — внезапно подумала Уитни и тут же сердито одернула себя: ну и мысли у нее! Она поспешно повернулась и протянула руку к подносу, но неловким движением опрокинула хрустальный бокал для шерри. Он со звоном грохнулся на кафельный пол и разбился на мелкие осколки.

Шепотом выругавшись, Уитни присела, чтобы подобрать осколки, но тут же почувствовала боль. На порезанном пальце выступила кровь, и девушка с досадой прикусила губу.

Сильная рука резко поставила ее на ноги.

— Дай‑ка сюда руку, — грубовато приказал Люк. Он слегка сжал ее палец. — Внутрь стекло не попало, — сказал он. — Во всяком случае, я ничего не вижу.

Люк подтащил Уитни к раковине, включил холодную воду и сунул ее палец под струю. Нетвердо державшаяся на ногах девушка подчинилась. Люк стоял к ней вплотную, так близко, что она ощущала тепло его тела, чувствовала жаркое дыхание на своих волосах, слышала, что его сердце начинает биться быстрее.

— Ты пахнешь персиками.

Какой низкий и чувственный у него голос! Ей хотелось отодвинуться, но впереди была раковина, а позади — он. И еще она сомневалась, что сможет уйти далеко на внезапно ослабевших ногах. Палец под ледяной струей почти совсем онемел, кровотечение остановилось, и Уитни попробовала освободиться.

Люк развернул ее к себе, и она увидела, как потемнели его глаза.

— А на вкус ты тоже как персик?

Держа девушку за одно плечо, он пальцем осторожно провел по ее щеке, по губам и на мгновение задержался в уголке рта.

— Ты хочешь, чтобы я попробовал, не так ли? — Голубые глаза смотрели на нее гипнотизирующе, и Уитни не находила в себе сил отвернуться.

— Люк, ты сумасшедший!

— Я знаю, как тебя ко мне тянет… Я видел, как расширились твои зрачки, когда мы обсуждали, кто и где будет спать — и с кем…

Уитни чувствовала, что последние силы покинули ее.

— Ты сумасшедший, — повторила она прерывающимся шепотом.

— Да? — Кончиком ногтя он дотронулся до ее зубов. — А как насчет тебя? Какая же тогда ты? Алчная?.. — Голос внезапно утратил мягкость и стал злым и горьким. — Такая же алчная… как твоя мать?

Да он же просто играет с ней! Испытывает ее!

С горящими от унижения и обиды щеками Уитни резко вырвалась.

Люк сухо засмеялся, и его смех неприятно резанул ее слух. Девушке хотелось зажать руками уши, чтобы не слышать, но она не собиралась доставлять ему такого удовольствия.

— Если ты потрудишься убраться отсюда, — холодно сказала она, — я здесь подмету. День был очень тяжелый, я устала и хочу пораньше лечь спать.

— Я сам это сделаю.

— Нет, я сама!

— Ты уже успела порезаться. Или тебе нравится, как я играю в доктора? Еще хочется? Ну тогда давай, действуй.

Уитни поняла, что бессильна… бессильна против этого человека. Ведь она почти что сдалась ему; еще какая‑то минута, и он бы…

— Ну? — нетерпеливо рявкнул он.

— Ладно, я ухожу. — Она помедлила. — Но… как насчет… тебе не надо помочь… с ребенком?

— Благодарю, я прекрасно справлюсь без чьей‑либо помощи, особенно женской.

— Что ж, отлично! Но не забудь… Я предлагала.

Выходя, она громко захлопнула за собой дверь… Очень громко.

«Сногсшибательна…» — так он ей сказал.

И «…копия матери…»

Уитни огорченно провела щеткой по блестящим рыжим волосам и швырнула ее на туалетный столик. Поднявшись из‑за стола, она открыла дверцу платяного шкафа и выдвинула нижний ящик. Там, запрятанная под стопкой кашемировых свитеров, лежала обрамленная в серебряную рамку фотография.

Фотография ее матери… и отца Люка, Бена.

Все тринадцать лет Уитни приходилось эту фотографию прятать, доставая, только когда оставалась одна… и быстро класть обратно в ящик при любом стуке в дверь.

Она терпеть не могла что‑либо делать украдкой, хотя бы и из лучших побуждений, и даже сейчас, зная, что ничто уже не может расстроить Крессиду, все равно чувствовала себя виноватой.

Без всякого основания.

Она не совершила ничего плохого.

Такого, что совершила ее мать. Прелюбодеяния нельзя простить, каковы бы ни были причины.

Уитни встряхнула головой и собралась с мыслями. Так, сейчас надо лечь спать: завтра ей снова придется бороться с Люком Браннигеном.

Пока Эдмунд Максвелл будет собирать информацию, необходимую ей, чтобы навсегда отделаться от непрошеного гостя, она должна найти выход из создавшейся ситуации. Лучше всего, если они сумеют поделить дом между собой и поменьше встречаться. Конечно же, это ему не понравится. Он наверняка захочет быть хозяином в доме, как было и раньше, до его отъезда. Ей придется быть постоянно настороже: Люк противник очень ловкий.

Уитни решительно встала, снова вынула из ящика фотографию и открыто поставила ее на столик.