Летняя рапсодия - Страница 112

112

Льюк снова взглянул на Джози: лицо ее пылало, но в глазах появилась надежда.

Еще секунду он позволил себе оставаться при своем мнении. Выйдет ли из этого что‑нибудь? Возможно ли, что она захочет остаться на ранчо навсегда?

В следующую секунду он на себя разозлился. Ведешь себя как тряпка, О'Делл, подумал он. У тебя размягчение души и мозга.

Она останется, да, но всего лишь на тот срок, за который я успею привязаться к ней еще больше, а потом — до свиданья. А в детстве ей так нравился лагерь, потому что она не успевала в нем разочароваться. «Любовь» к ранчо будет такой же: новизна кончится, и она умчится назад в город.

— Я очень благодарна вам за ваше заступничество, — сказала Джози, обращаясь к Консуэле, — но я уверена, что Льюк предпочтет человека с более солидной рекомендацией.

— Рекомендация, рекомендация, — проворчала Консуэла. — Все эти бумажки ничего не значат. Льюку нужен кто‑то умеющий управлять гостиницей, и нужен прямо сейчас. Ему нужна ты. А тебе нужна работа, значит, все сходится.

Она наклонила голову в знак того, что дело решено, потом взялась за костыли.

— А теперь извините меня, я должна проверить, как накрыты столы для завтрака.

— Я проверю, — всполошилась Джози, — вам не нужно вставать.

Как только Джози выскочила из кухни, Консуэла повернулась к Льюку с лицом, изображающим: «Вот видишь? Она не подведет».

— Вижу, — ответил Льюк, — что меня достали.

— Что ты хочешь сказать?

Старая лиса Консуэла прекрасно его поняла, но Льюк знал ее столько лет, что было ясно: спорить бесполезно. Подавив вздох, он сел за стол напротив.

— Если ты наймешь Джози, — начала Консуэла, — это будет хорошо.

— Ничего хорошего. — На лице его появилась обычная гримаса.

— Какие у тебя возражения?

— Она городской житель, ничего не знает о скотофермах.

— При чем тут это? Ее дело гостиницы, а их она знает очень хорошо.

Снова Льюк прочесал волосы рукой, как граблями. Морщина на его лбу углубилась.

— Она знает теорию руководства. А как она будет справляться с ежедневными обязанностями?

— Пре‑кра‑сно, — уверенно сказала Консуэла.

— Сбежит, как только найдет работу получше.

— Ну и что? Хоть на какое‑то время выручит нас. Нам главное вывернуться сейчас, пока у меня нога болит.

Глядя на лодыжку экономки, Льюк задумчиво тер подбородок. Она права, это ясно. Нет никакой причины, мешающей ему взять Джози хотя бы на время. Но почему так сжимается сердце при этой мысли?

Объяснение только одно: каких‑нибудь пару часов назад он обнимал ее, спящую, сердце разрывалось от странных, неизведанных чувств, а голова шла кругом. Да черт возьми, стоит ему войти в помещение, где она находится, — и он чувствует себя так, словно ему дали под дых.

— Все равно, — продолжала Консуэла, — у тебя на примете никого пока нет. Если Джози уедет, будет еще хуже.

Мне и так хуже, подумал Льюк, избегавший ответа на вопрос, что будет, когда Джози уедет? Консуэла угодила в больное место. Джози уедет.

— Гостиница большая, мне трудно на костылях проверять, как убирают комнаты.

А‑а, черт, подумал Льюк, чувствуя угрызения совести, Консуэле действительно нужна помощница, и Джози на эту роль годится. Нельзя отказать экономке в ее просьбе лишь потому, что я так по‑дурацки влюбился.

Но если она останется, я введу некоторые строгие правила, твердо сказал себе Льюк: отношения будут чисто служебными, никаких светских бесед, верховой езды, пикников при лунном свете и тому подобных глупостей. А главное — самое, самое главное — никаких совместных ночевок на природе.

— Если ты хочешь, чтобы она осталась, нужно сказать ей прямо сейчас, — напомнила Консуэла.

Может, я правда зря колеблюсь? — подумал Льюк. Однако я и сам вижу, что выхода нет. Консуэла измотается вконец, пора ей передохнуть, независимо от того, вывихнула она ногу или нет.

Он тяжело вздохнул и, опершись ладонями на стол, встал во весь свой огромный рост.

— Ладно, Консуэла. Чтобы тебе было легче, я предложу ей работу с испытательным сроком. Но если из этого ничего не выйдет, я пошлю ее подальше, и тогда уж не заступайся.

— Ой, как хорошо! Изумительно! — Консуэла захлопала в ладоши, а лицо ее расплылось в улыбке, как луна на картинах.

Льюк медленно направился в столовую, испытывая не больше радости, чем собака, почуявшая, что ее собираются вымыть вонючим шампунем от блох. Уловив сзади какое‑то движение, он остановился в кухонных дверях и оглянулся.

Консуэла поднялась и отошла от стола, и ему внезапно показалось, что она наступает на больную ногу; заметив Льюка, экономка глуповато ухмыльнулась и поспешно оперлась на костыли.

Для человека с растянутым сухожилием она задвигалась удивительно проворно. Льюк нахмурился, припомнив все сомнения вчерашнего вечера. Держась за дверную ручку, он уставился на толстушку.

— Когда врач разрешил тебе становиться на больную ногу?

— Когда она перестанет болеть.

— Когда это будет, приблизительно?

— Может, через несколько дней. А может, и недель.

Это значит — когда Джози вполне освоится на работе, нахмурился Льюк. Если сказать это вслух, Консуэла отругает меня, и я буду чувствовать себя подонком. Если промолчать и уйти — тряпкой. Консуэла явно предпочитает последнее.

Она знает меня с детства, знает наизусть, думал он, мысленно чертыхаясь. Набрав в легкие побольше воздуха, а потом выпустив его, он направился к Джози, очень сильно подозревая, что женщины обвели его вокруг пальца.

112